На самом же деле, даже Кэти не отрицала, что с собакой всё было придумано здорово. Эрни можно было оттащить от Салли только силой. Он теперь спал в её постели, вылезая из неё лишь для того, чтобы — каждые два-три часа — побегать по дому, обнюхивая все углы. Сперва они даже вздрагивали, когда эта пушистая, чернее ночи, масса шерсти выныривала из-за какого-нибудь угла, чтобы, сунувшись к самому вашему носу, как бы сообщить, что все, дескать, в порядке, и теперь он может вернуться в комнату Салли подремать ещё пару часиков. Он всё ещё был щенком с немыслимо длинными лапами и с привычкой жевать всякие вещи. Когда он принимался жевать ногу любимой куклы Салли и получал изрядный от неё нагоняй, тогда — в знак признания своей вины — он принимался лизать лицо своей владычицы.
Салли наконец совсем поправилась. Ноги её зажили, и она теперь носилась, как и прежде, подчас ломая посуду. Но Джек с Кэти были слишком рады её выздоровлению, чтобы ругать её за это. Они то и дело тискали девочку в объятьях. Почему? Она никак не могла этого взять в толк. Ну, она болела, а теперь выздоровела. Так и что? Джек не сразу сообразил, что она так и не догадалась, что оказалась в больнице в результате нападения. Когда она вспоминала о своей болезни, то всегда говорила: «Тогда, когда сломалась машина». Каждые две-три недели ей ещё надо было бывать в больнице. Она ненавидела и боялась этих визитов, но дети свыкаются с новыми обстоятельствами куда скорее взрослых.
Одним из таких новых обстоятельств была и её мать. Объём её живота становился все больше — Кэти, такая хрупкая, казалось, не была предназначена для такой тяжести. Каждое утро после душа она рассматривала себя в зеркале со смесью гордости и печали.
— Будет ещё хуже, — утешил её Джек в то утро, входя в ванную.
— Спасибо, Джек, — ответила она. — Это так приятно слышать.
— Ты хоть ноги-то свои видишь?
— Нет. Зато я их чувствую. Распухли. И ступни, и лодыжки.
— Что касается меня, то ты выглядишь великолепно, — сказал он, обнимая её сзади так, чтобы руки пришлись на её живот.
— Тебе-то что!
Ему показалось, что она чуть улыбнулась. Приглашение. Он сместил руки чуть повыше, чтобы проверить, так ли это.
— Ой! — поёжилась она. — Тут слишком чувствительно.
— Извини, — чуть отпрянул он. — Уже какие-то перемены там?
— Ты только что заметил? — улыбнулась она. — Извини, что…
— А я что? Разве я жалуюсь? Ты всегда на отлично. Ну, сейчас, может чуть-чуть не совсем, да и то только в одном смысле.
— Ох уж мне этот профессор! — улыбнулась Кэти.
— Ты сегодня как-то особенно хороша. Прямо сияешь вся.
— Сияй не сияй, а надо на работу, Джек, — сказала она. Но Джек объятий не ослабил. — Надо одеваться… Не сейчас — ты, старый развратник!..
— Почему?
— Потому что через три часа у меня операция, а тебе пора в твой шпионский город.
И всё же она стояла, не в силах уйти. Не так уж часто им удавалось побыть наедине.
— Сегодня мне туда не надо. У меня семинар в Академии. Я думаю, в Академии отчасти сердиты на меня, — сказал он, глядя на отражение Кэти в зеркале. Глаза её были закрыты. — К чёрту Академию!.. Боже, как я люблю тебя!
— Вечером, Джек.
— Обещаешь?
— О'кей, ты меня поймал на слове. А теперь… — она взяла его за руки и сместила их ниже, прижав к животу. Ребёнок там, во тьме своей тёмной и тесной клетки, лягался и ворочался.
— Ого, — сказал Джек. — И как ты все это выносишь?
— Нормально. Кроме ночей, когда он не даёт мне заснуть или когда начинает лягаться во время больничных процедур.
— Салли тоже так безобразничала?
— Нет, она была поспокойней… Ну, ладно — пора одеваться.
— О'кей, — он поцеловал её в шею.
За завтраком она увидела, что лицо его как-то посерьёзнело.
— Тебя что-то беспокоит? — спросила она, догадываясь, что мысли его уже далеко. — Могу я чем-то помочь?
— Мне, по правде сказать, нельзя говорить об этих вещах. — Это, конечно, надо было сделать, но удовольствия от этого мало.
— Те, которые?..
— Нет, не они. Если бы это были они… — взглянул он ей в глаза. — Если бы это были они, я был бы сплошной улыбкой. Но в общем-то, у нас есть сдвиг. ФБР… Я не должен бы говорить этого, и пусть это останется между нами… Они нашли автомат. Это может оказаться важным, хотя полной уверенности у нас ещё нет. И ещё… Нет, извини, я не могу говорить об этом. Хотелось бы рассказать тебе, да нельзя. Извини.
— Ты не сделал ничего такого, что тебя мучает?
Лицо его изменилось при этом вопросе.
— Нет. То есть сперва мне показалось, что да… Помнишь тот случай, когда тебе пришлось удалить одной пациентке глаз? Это было необходимо, но все равно на душе у тебя было тяжко. То же самое и у меня.
— Джек, я верю в тебя. Я уверена, что все, что ты делаешь, правильно.
— Спасибо. А то порой меня одолевают сомнения.
Он обнял её, а в голове крутилась мысль, что в это время где-то в Чаде, на одной из французских военных баз другую женщину никто не обнимает. «Но кто в этом виноват? И уж одно-то точно: она совсем не то, что моя жена». Для них — тех, кто тренируется в таких лагерях, Кэти и все, вроде неё, — абстракция. А они не абстракция — они живые существа. Террористы сами исключили себя из рамок цивилизованного общества и потому за ними охотятся всеми возможными средствами. «Если можно нейтрализовать их способами, согласующимися с нормами цивилизованного мира, — отлично. Но если нет, то все равно надо их нейтрализовать, хотя и прислушиваясь к голосу совести, чтобы не перейти границ морали». Он поцеловал Кэти в шею.