— Нет. Это шесть-два-один-девять, — ответил Уоткинс. Положив трубку, он выглянул в окно. В желудке появилось ощущение, словно там оказался холодный кусок свинца. До самого ленча он все никак не мог сосредоточиться на бумагах Иностранного отдела, которые ему надлежало изучить. Только за ленчем, выпив несколько порций виски, он отчасти пришёл в себя.
В полдень Кули был уже в Дувре. Сидя в углу на верхней палубе парома, он поглядывал из-за газеты по сторонам, выискивая что-нибудь подозрительное. Он было сел на паром, направлявшийся в Кале, но в последний момент передумал. До Кале было Дороже, чем до Дюнкерка, а наличных у него было в обрез — пришлось бы давать чек и, следовательно, оставлять за собой какой-то след. Плыть в конце концов нужно было всего два часа с четвертью. Во Франции он мог добраться поездом до Парижа, а уж там можно и самолётом воспользоваться. На минуту в него вселилось чувство безопасности, но это было коварное чувство, и он тут же подавил его. Кули такого страха прежде никогда не испытывал, и теперь, когда чуть-чуть отпустило, его начала снедать копившаяся годами ненависть. Они вынудили его бежать. Они шпионили за ним! Он всегда был предельно осторожен, всегда пунктуально соблюдал все инструкции, а потому всерьёз как-то не представлял себе, что однажды его могут нащупать. Он считал себя слишком искусным, чтобы попасться. То, что он оказался не прав, разъярило его, и впервые в жизни он принялся поносить себя последними словами. Теперь пропало любимое дело, пропали все его книги — и все из-за этих проклятых британцев!
Паром уже вышел в воды Ла-Манша. Кули аккуратно свернул газету, положил её себе на колени и принялся смотреть на игру волн за бортом. Лицо его напоминало лицо человека, умиротворённо созерцающего красоты своего сада, на самом же деле в голове его вихрем проносились кровавые сцены.
В состоянии такой ярости Оуинса никто прежде не видел. Слежка за Кули была делом лёгким, но это вовсе не оправдание, заявил он своим людям. Этот такой безвредный с виду маленький «педрила», как называл его Эшли, ускользнул от филёров с ловкостью матёрого агента, прошедшего обучение где-нибудь в самой Москве. Во всех международных аэропортах уже находились агенты с фотокарточкой Кули в руках. Если бы он воспользовался своей кредитной карточкой для покупки любого билета, компьютеры тут же передали бы эти данные в Скотленд-Ярд… Но Оуинсом владело тошнотворное предчувствие, что этот «педрила» уже за пределами страны. Отпустив своих людей, начальник С-13 и Эшли, тоже бывший тут, обменялись взглядами, в которых были гнев и отчаяние.
Оуинс уже имел магнитофонную запись телефонного звонка Джеффри Уоткинсу, который последовал вскоре после исчезновения Кули.
Теперь он дал её прослушать Эшли. Разговор продолжался двадцать секунд. И это не был голос Кули. Будь это его голос, они бы тут же арестовали Уоткинса.
Несмотря на все старания, у них до сих пор не было ни одной весомой улики против него.
— Там действительно есть некий мистер Титус. И голос назвал верный номер номер этого Титуса. Строго говоря, это вполне могла бы быть и обычная ошибка.
— Но это, конечно же, была не ошибка.
— Именно так это и делается, как вы знаете. Вы передаёте кодовую фразу, внешне звучащую вполне невинно. Этих парней неплохо натаскали. А что в магазине? — спросил Эшли.
— Эта Беатриса абсолютно ничего не знает. Наши люди сейчас обыскивают магазин, но там нет ничего, кроме этих проклятых книг. То же самое и в его квартире. Монтёр… — с горечью выговорил Оуинс. — Месяцы работы полетели к чертям собачьим только из-за того, что он наткнулся не на тот провод.
— Он проявится. Вряд ли он успел захватить с собой достаточно денег. Ему придётся воспользоваться кредитной карточкой.
— Он уже за пределами страны. И не спорьте об этом!
— Да, — кивнул Эшли. — Не всегда выигрываешь, Джеймс.
— Приятно слышать! — огрызнулся Оуинс. — Эти ублюдки всё время опережают нас на один ход. Верховный комиссар спросит меня, почему получается, что вечно мы оказываемся с носом, и мне нечего будет сказать ему в ответ.
— Так каков же наш следующий шаг?
— Как минимум, у нас есть его снимки. Надо будет обо всём поставить в известность американцев. Сегодня вечером у меня встреча с Мюрреем. Он намекнул, что у них что-то готовится, но не захотел говорить об этом по телефону. Несомненно, какая-то операция ЦРУ.
— Идёт. Вы встречаетесь с ним тут или у него?
— У него. Тут… все мне тут противно, глаза бы мои не смотрели…
— Ну-ну… Успехов у вас не меньше, чем неудач, — сказал Эшли. — За многие годы у нас не было на этом посту такого толкового человека, как вы.
Оуинс что-то проворчал себе под нос. Он знал, что это правда. При нём удалось нанести ряд чувствительных ударов по «Временным». Но в таком деле, как и во многих других, начальство вечно задаёт всегда один и тот же вопрос: «А чего вы достигли сегодня?» Вчерашние успехи не идут в счёт, они уходят в область преданий.
— Человек, который, как мы подозреваем, был связником Уоткинса, скрылся, — сообщил он тремя часами позже.
— Что случилось? — спросил Мюррей. Пока Оуинс рассказывал, он сидел, закрыв глаза и печально покачивая головой.
— У нас такое тоже недавно стряслось, — сказал он, когда Оуинс замолчал. — Один тип из ЦРУ продался Москве. Мы следили за его домом… Так наладили слежку, что это стало простым делом, совершенно необременительным, и потом раз! Он провёл филёров, а неделю спустя вынырнул в Москве. Такое, Джимми, случается порой.